|
so:text
|
Евдокимову предстояло на следующий день выступать в Красноярске, на более широкую аудиторию, он берег голос — но, видимо, не знал еще, что абаканская публика может “раскрутить” кого угодно. В записках из зала прозвучала просьба исполнить “что-нибудь военное”, и Ярослав запел знаменитых “Журавлей”. Запел проникновенно, но все еще как будто вполголоса. И сделалось слышно, как ряд за рядом, начиная с галерки, поднимаются зрители. Над залом летели журавли, и все стояли, будто подняв глаза к небу, провожая взглядом тот “промежуток малый”, оставленный птицами для каждого, и слезы не могли не пролиться — слезы светлой памяти о погибших, о тех, кто ушел позже, кто еще уйдет, ведь концерт, так получилось, случился на Радоницу... Эта минута всеобщего молчания стала переломной в концерте. Кажется, певец был потрясен. Он стал каким-то другим. Наверное, настоящим.И песня загремела, полилась — широкая, от сердца, она заполнила зал, вышла за его пределы, зазвучала над городом — и как будто объединила всех в том времени, когда все мы — украинцы, белорусы, хакасы, русские — жили в одном государстве. В нем не было границ, не было провинций, деления по крови и счета обид. Была просто жизнь — разная, но помнится только хорошее, светлое. И Победа, праздник которой мы отметили совсем недавно, тоже была одна на всех. А “Майский вальс” — он ведь тоже наш, общий. И снова люди не скрывали ни слез, ни радости, потому что “...помнит Вена, помнят Альпы и Дунай тот цветущий и поющий яркий май, вихри венцев в русском вальсе сквозь года помнит сердце, не забудет никогда”. (ru) |
