|
so:text
|
— Но ведь и та постель, на которой я умер, тоже находилась в моём временном владении. Её дал мне на время добрый Протис, тюремный сторож.— А! если б я знал, к чему ты склоняешь речь, я не стал бы отвечать на твои коварные вопросы. Ну, слыхано ли, о Геракл, подобное нечестие: он равняет себя со мною! Но ведь я мог бы уничтожить тебя, если на то пошло, двумя словами…— Произноси их, Елпидий, произноси без страха. Едва ли можно уничтожить меня словами больше, чем это сделала цикута…— Ну вот! Это-то я и хотел сказать. Несчастный, ты умер по приговору суда, от цикуты!— Друг! Я это знал с самого дня смерти и даже значительно ранее. А ты, о счастливый Елпидий, скажи мне, отчего ты умер?— О, я совсем другое дело! У меня, видишь ли, сделалась водянка в животе. Был позван дорогой врач из Коринфа, который взялся вылечить меня за две мины и половину получил в задаток… Боюсь, что, по неопытности в этих делах, Ларисса, пожалуй, отдаст ему и другую половину…— Судя по тому, что я вижу, врач из Коринфа не сдержал своего обещания?— Это правда.— И ты умер именно от водянки?— Ах, Сократ, поверишь ли: она принималась душить меня три раза, пока не залила, наконец, огонь моей жизни!..— Скажи же мне: смерть от водянки доставила тебе большое наслаждение?— О, злой Сократ, не смейся надо мной! Говорю же тебе: она принималась душить меня три раза… Я кричал, как бык под ножом мясника, и молил Парку поскорее перерезать нить, связывающую меня с жизнью…— Это меня не удивляет. Но тогда, добрый Елпидий, откуда ты заключаешь, что водянка сделала своё дело лучше, чем цикута, которая покончила со мной в один раз? (ru) |
